Этап I. Минута, которая перевернула всё
…Через минуту произошло то, что шокировало всех в округе.
Тарик, тяжело выдохнув, потянулся к Анне, будто собирался нависнуть над ней — и вдруг замер. Пальцы, уже почти коснувшиеся её плеча, дрогнули и разжались.
Он сделал короткий вдох, потом второй — судорожный, рваный.
Глаза его закатились, он схватился за грудь, как будто кто-то невидимый ударил его в грудную клетку.
— Ваше высочество? — едва слышно прошептала Анна.
В следующую секунду старик рухнул на ковёр, словно обрезанный, ударившись плечом о край кровати.
Всё получилось так стремительно, что Анна сначала даже не закричала. Только спустя пару секунд, когда увидела, как у него дёргается уголок рта и вытягивается побелевшая рука, из груди вырвался истошный, дикий звук:
— Помогите!
Звук в огромной спальне показался ей жалким, но за дверью, очевидно, услышали.
Через мгновение створки распахнулись, вбежали двое охранников, за ними — пожилая женщина в платке, главная служанка дворца, и человек в белом халате.
— Он ещё дышит? — быстро, по-арабски, спросил доктор, опускаясь на колени.
Анна не поняла слов, но поняла по интонации. Она отодвинулась, прижимая к себе тонкий халат. Вся дрожь, что была в ней от страха перед предстоящей ночью, мгновенно сменилась другой — липкой, животной паникой: умирающий человек у её ног.
Доктор ловко расстегнул ворот халата шейха, приложил ухо к его груди.
— Скорую! — бросил он кому-то за дверью, уже переходя на французский. — Инфаркт.
Пока люди бегали, вносили аппаратуру, подключали капельницы, Анна сидела на краю кровати, словно стеклянная.
Она вдруг остро поняла: этот человек — её «муж», её покупатель, хозяин её судьбы — может умереть прямо сейчас. И тогда… что будет с ней, с винодельней, с долгами семьи?
Ей пронзительно ясно представилась сцена: адвокаты забирают подписанный контракт, говорят, что «сделка состоялась», деньги придётся вернуть, а вернуть нечем.
Их дом, виноградники, бочки в подвале — всё уйдёт с молотка.
У неё не было к нему любви. Не было даже симпатии — там, где торгуют людьми, для нежности мало места. Но сейчас, глядя, как его грудная клетка то вздрагивает, то замирает, Анна совсем по-человечески прошептала:
— Пожалуйста… живите.
Этап II. Дворец, который шептался
Шейха успели. Через двадцать минут его увозили в частную клинику Марракеша, подключённого к аппаратам, с бледным лицом и веной, затянутой жгутом.
Анна сидела в коридоре, прижимая к себе шаль, которую ей набросила на плечи та самая женщина в платке — Фатима.
— Ты не виновата, — тихо сказала Фатима по-английски. — Сердце старое. Доктор говорил: нужно себя беречь.
— Я… я ничего не сделала, — ответила Анна всё тем же шёпотом.
— Иногда и ничего не нужно, — пожала плечами Фатима. — Аллах сам выбирает время.
Она сказала это без угрозы, скорее как констатацию. Но в коридоре, за спиной, шёпот уже рос, как волна.
«Молодая европейка не успела войти в дом, как старик рухнул»,
«Вот тебе и ночная невеста — сглазила»,
«Наверняка магия, глаза у неё ледяные».
Слухи во дворцах распространяются быстрее ветра. К утру вся округа знала: в первую же брачную ночь у шейха случился инфаркт.
К полудню приехали родственники. Двоюродные братья, племянники, дальние кузены — все в дорогих джеллабах и европейских костюмах, с одинаково настороженными взглядами.
Анну вызвали в гостиную.
В просторном зале, где потолок уходил в высоту, а ковры утопали в тишине, она чувствовала себя маленькой и лишней.
— Это она? — один из мужчин в дорогом костюме смерил её взглядом.
— Девочка, как тебя зовут?
— Анна, — ответила она.
— Анна, — повторил он с легким акцентом. — Слышишь ли ты, что произошло?
— Слышала, — кивнула она. — Я была там.
— Конечно, была, — хмыкнул другой. — Удобно, не правда ли? В первую же ночь — и дядя в реанимации.
Анна вспыхнула.
— Я ничего не делала. Он упал сам.
— Естественно, — насмешка в голосе хлестнула, как плеть. — Свидетель только Аллах.
На этом разговор, по сути, закончился. Мужчины что-то горячо обсуждали между собой, перебирая бумаги.
Слово «контракт» звучало часто. Иногда мелькало «винодельня», «Украина», «завод».
Анна сидела в кресле и впервые чётко осознала: она — не жена, не человек, а пункт в договоре, строка в чужом плане.
— Девочку оставим пока здесь, — коротко бросил один из родственников. — Когда будет ясно, выживет ли он, тогда и решим.
Решим.
За неё.
Этап III. Возвращение хозяина
Тарика не было во дворце две недели.
За это время Анна успела запомнить путь от своей спальни до сада, научиться заворачивать волосы в тюрбан так, как делали служанки, и выучить по-арабски несколько фраз благодарности и просьбы.
Фатима ходила за ней тенью — то ли по собственной доброй воле, то ли по приказу.
— Ты не как другие, — говорила она, когда они сидели в тени апельсинового дерева. — Те, кто раньше приходили, кричали, требовали, ломали мебель. Ты тихая.
— А смысл кричать? — вздыхала Анна. — Разве меня кто-то услышит?
Фатима щурилась, щипая мяту:
— Тишина иногда громче крика.
На пятнадцатый день во дворец вернулась машина из клиники.
Анна увидела, как под арку въезда входит носилочный подъёмник, охранники осторожно несут на него худое тело в халате, подключённое к переносной капельнице.
Шейх был жив.
Его положили в другой, поменьше, но всё такой же изысканной спальне. Доступ в неё ограничили: только доктор, Фатима и один из охранников.
На третий день после возвращения за Анной пришли.
— Его высочество хочет видеть вас, — сказал охранник по-французски, очень вежливо, но так, что понятно было: отказ не принимается.
Анна вошла в комнату с сердцем, стучащим в горле.
Павел… вернее, Тарик Ибн Рашид лежал на высокой подушке, осунувшийся, с серой кожей. Но глаза — те самые, тяжелые, властные — были ясными.
— Подойди, Анна, — голос его стал тише, но не потерял командных ноток.
Она подошла, остановилась у изножья.
— Я слышал, в доме говорят, что ты принесла мне несчастье, — начал он без вступлений. — Что ты — плохой знак.
Анна молчала.
— Я знаю другое, — продолжил он. — Что если бы ты не закричала тогда, я, возможно, не дожил бы до утра.
Он сделал короткую паузу.
— Так что, — он чуть отвернул голову, — давай начнём нашу «брачно-контрактную» историю с факта: жизнь мне ты спасла, а не отняла.
Анна только моргнула.
— Я… просто позвала людей.
— В нужную секунду, — отрезал он. — Это не «просто».
Он слегка приподнялся, поморщившись.
— Садись, — кивнул он на кресло рядом с кроватью. — Поговорим как два взрослых человека, которых связали бумажки.
Этап IV. Новый договор
Разговор длился долго.
Тарик говорил прямолинейно, без красивых фраз.
Он не отрицал: да, он купил её, потому что так было проще. Не надо строить доверие, ухаживать, рассчитываться с отцом неторопливо.
— Я привык решать вопросы деньгами, — честно признался он. — Всю жизнь.
— А людей? — тихо спросила Анна. — Тоже деньгами?
Он на мгновение задержал на ней взгляд, будто оценивая её смелость.
— Люди — часть сделок. Такие, как ты, — особенно, — пожал он плечами. — Твой отец не сопротивлялся.
— У него не было выбора, — резко ответила она.
— Как и у меня, когда меня в шестнадцать лет женили на моей первой жене, — спокойно парировал он. — Но мы не об этом.
Он тяжело выдохнул.
— Инфаркт… — произнёс он слово так, будто пробует на вкус. — Врачи говорят: второй я могу не пережить.
— Мне жаль, — сказала Анна, и сказала это искренне.
— А мне жаль только одного, — продолжил он. — Что я прожил семьдесят пять лет, так и не научившись спрашивать людей, чего хотят они, а не только чего хочу я.
Он посмотрел прямо ей в глаза.
— Чего хочешь ты, Анна?
Она растерялась. Впервые с начала всей этой истории её кто-то спросил об этом на полном серьёзе.
Ответ вырвался сам:
— Домой.
Он кивнул, будто этого и ожидал.
— Домой — это понятно. Что ещё?
Она подумала и добавила:
— Чтобы винодельня осталась за моей семьёй. Без угроз, долгов и контрактов. И… — она замялась. — Чтобы у меня был выбор. Хоть в чём-то.
Тарик тихо усмехнулся.
— В выборе мужа?
Анна сжала пальцы.
— Хотя бы в выборе, целовать ли его по собственному желанию, — отрезала она.
Взгляд шейха стал неожиданно мягче.
— Честно, — сказал он. — Мне это нравится.
Он помолчал, потом заговорил деловым тоном:
— Слушай, что я предлагаю. Мы переписываем контракт.
Он перечислял:
-
Долги винодельни — списать, а не «заморозить».
-
Собственность оформить на Анну и её родителей.
-
Брак оставить лишь как формальность на бумаге — без обязательств интимного характера.
— Развод? — не поверила она.
— Нет, — покачал он головой. — Пока я жив, развод поднимет слишком много шума. У меня враги, Анна. Они сожрут и меня, и твой бизнес, если увидят слабость.
Он посмотрел жёстко:
— Но я клянусь богом, я пальцем тебя не трону без твоего согласия. Я слишком стар, чтобы разыгрывать из себя жеребца.
— Почему вы вдруг так… великодушны? — подозрительно спросила она.
— Потому что, — спокойно ответил он, — в ту ночь я впервые очень отчётливо увидел конец. И понял, что не хочу уходить, оставив после себя только людей, которые ждут моей смерти из-за денег.
Он перевёл дух.
— Я хочу, чтобы хотя бы один человек рядом был не по расчёту.
Анна всмотрелась в его лицо.
Ей не нравилось многое в этом человеке. Но сейчас в его глазах она впервые увидела не только холодный расчёт, но и усталость. Очень глубокую усталость.
— И что я должна делать? — спросила она.
— Ничего, — пожал он плечами. — Жить. Учиться. Хочешь — управлять винодельней. Хочешь — уехать и приехать через год. Одно условие: пока я жив, ты — официально моя жена. Это защита для нас обоих.
Анна осторожно вдохнула.
— А ваша семья?
— Они уже шокированы тем, что я выжил, — сухо сказал он. — Подождём нового удара.
Этап V. Скандал, который разнёсся по Марракешу
Новый договор подписывали в присутствии адвокатов.
То, что шейх включил в него пункт о полном списании долгов украинской винодельни и дал молодой жене контроль над частью активов, вызвало настоящий взрыв.
— Ты сошёл с ума, — шипел один из племянников. — Из-за девчонки отдаёшь чужим людям то, что наши деды строили!
— Они не чужие, — спокойно ответил Тарик. — Это моя жена и её семья.
— Она… ребёнок!
— А вы — взрослые, которые только и ждут, когда я перестану дышать, — отрезал шейх. — Не вам меня учить.
Слухи пошли новые:
«Шейх переписал состояние на юную европейку»,
«Девятнадцатилетняя украинка стала наследницей»,
«Кто она — ведьма или спасительница?»
Анна чувствовала на себе взгляды.
Кто-то вежливо кланялся — из страха или уважения к хозяину.
Кто-то отворачивался demonstrativno.
Фатима однажды сказала:
— Завидуют. Им тоже хотелось бы, чтобы кто-нибудь спас их от собственной семьи.
— Я не чувствую себя победительницей, — призналась Анна.
— Так и не нужно, — пожала плечами Фатима. — Победители быстро становятся проигравшими. А ты просто делай своё дело.
Своим делом для Анны стала… работа.
Тарик настоял, чтобы она поехала на несколько месяцев домой — разобраться с документами на винодельню, перезаключить контракты, посмотреть на хозяйство глазами уже не девочки, а хозяйки.
Она вернулась в Украину не как проданная невеста, а как партнёр.
С собой привезла не только деньги, но и юриста, которого выделил Тарик, и базовые знания финансов, которые он же заставил её освоить за несколько недель.
— Если уж мне тебя купили, — усмехнулся он на прощание, — то я хотя бы инвестирую грамотно.
Этап VI. Девятнадцатилетняя хозяйка
Винодельня встретила её запахом влажных бочек и знакомым скрипом пола.
Отец постарел за этот год будто на десять лет. Мать, увидев дочь на пороге, плакала и смеялась одновременно.
— Аня, ты как? Он не… — мать запнулась, ищя слово.
— Жива, — улыбнулась Анна. — И вы тоже.
Она показала родителям документы: долг списан, земля оформлена на них и на Анну, договора с поставщиками обновлены.
— Это… что, всё правда? — не веря, шептал отец.
— Правда, — кивнула она.
— И он ничего не попросит взамен?
Анна задумалась.
— Он попросил только одного: чтобы я перестала быть вещью и стала человеком, который принимает решения.
Отец опустился на табурет.
— Я продал свою дочь, — глухо сказал он. — А ты… вернула нам не только дом, но и честь.
Анна обняла его.
— Папа, мы все делали, что могли. Ты спас завод, я… пытаюсь спасти себя.
Она осталась на винодельне почти на полгода.
Училась у старого технолога, заключала новые контракты, ездила на выставки.
По вечерам созванивалась с Марракешем.
Тарик редко спрашивал, как она себя чувствует. Чаще интересовался:
— Какие показатели? Сколько бутылок продали? Сколько в запасе?
— Вы точно не мой инвестор? — поддевала Анна.
— Я пытаюсь искупить свои грехи финансовой грамотностью, — сухо отвечал он.
Иногда он кашлял, делая паузы. Иногда шутил. Они спорили, ругались, соглашались, но всё это строилось на странной, хрупкой, но уже настоящей взаимной выгоде — и какого-то нового доверия.
Этап VII. Последняя воля
Через три года после инфаркта Тарика не стало.
Смерть пришла тихо, ночью. Фатима позвонила Анне в четыре утра:
— Он ушёл. Спокойно. Он хотел, чтобы ты узнала одной из первых.
Анна сидела в тёмной кухне, сжимая телефон, и впервые за всё время позволила себе по-настоящему заплакать.
Не по шейху-«покупателю».
По человеку, который, возможно, был не таким, каким она его считала в первую ночь.
На похороны она поехала уже не как «удобная кукла», а как вдова.
Её чёрный платок, её сдержанная походка, отсутствие истерик — всё это вызывало у кого-то уважение, у кого-то раздражение.
После похорон объявили его завещание.
То, что узнали родственники, шокировало их не меньше, чем когда-то жителей округа — история с инфарктом в первую брачную ночь.
Основная часть капитала действительно ушла в благотворительный фонд, который он успел создать.
Часть бизнеса — на развитие медицинских клиник.
Но отдельной строкой стояло:
«Анне Мельник, моей законной жене, я оставляю контрольный пакет в инвестиционной компании и право распоряжаться доходами от неё по своему усмотрению.
Это — не плата за брак. Это — инвестиция в человека, который из купленной невесты стал партнёром.
Если она захочет, пусть продолжит дело помощи маленьким винодельням и маленьким людям, которых мир привык покупать».
Родственники шипели, адвокаты разводили руками: всё было оформлено безупречно.
Анна слушала текст завещания и думала только об одном:
он сдержал своё слово до конца.
Эпилог
Прошло пять лет.
Анна стояла посреди виноградника — уже не только украинского.
Инвестиционная компания, доставшаяся ей по завещанию, позволила вложиться в несколько маленьких виноделен по всему миру.
На шее у неё висел простой серебряный кулон — подарок Фатимы на прощание.
Журналист, приехавший взять интервью, спрашивал:
— Вас не осуждали? Девятнадцать лет, брак с семидесятипятилетним шейхом… Люди любят говорить «продалась за деньги».
Анна улыбнулась.
— Люди всегда любят говорить о чужой жизни. Это их любимое занятие.
— А вы как сами это называете?
Она задумалась.
— Когда-то это было похоже на продажу, — честно сказала она. — Потом — на странный деловой союз. А в конце… знаете, наверное, это был шанс. Очень дорогой и очень болезненный. Но шанс. Для моего отца, для винодельни, для моего будущего. И, как ни парадоксально, для него тоже.
— Говорят, в первую брачную ночь у него случился инфаркт, — не отставал журналист. — И это шокировало всех.
Анна взглянула на дальние ряды лоз.
— Да, — кивнула она. — Так и было. И весь Марракеш шептался про «проклятую невесту».
Она перевела взгляд на собеседника.
— Но знаете, что на самом деле шокировало всех сильнее?
— Что?
— То, что после этого старый шейх не стал мстить, а изменился. Переписал контракты, простил долги, дал свободу. Людям проще поверить в сглаз, чем в то, что человек в семьдесят пять может признать свою ошибку.
Журналист замолчал, чуть опустив камеру.
Анна провела ладонью по листу виноградной лозы.
— Я не романтизирую эту историю, — сказала она тихо. — Было много боли, несправедливости, страха. Но, если уж быть честной, именно в ту ночь, когда все ждали самого худшего, началось что-то, чего никто не ожидал:
старый человек впервые увидел во мне не товар, а человека. А я — в нём не только покупателя, но и того, кто всё же нашёл в себе мужество исправить хоть часть разрушенного.
Ветер шевельнул листья.
— И если меня спрашивают: «Ты жалеешь, что всё было так?» — я отвечаю: я жалею только о том, что нас обоих поставили в ситуацию сделки. Но если уж жить в мире, где людьми торгуют, то хорошо, когда хотя бы одна такая сделка заканчивается не только деньгами, но и переменами.
Она подняла голову.
Небо было ярким и чистым, как в тот день, когда она впервые увидела Марракеш.
Только теперь у неё было главное, чего не было тогда:
не контракт, не дворец, не состояние.
Выбор.
