Этап 1. Фраза, после которой Aлина перестала быть «удобной женой»
Через два дня — звонок. Виктор.
— Ну что там у вас? — голос в трубке был усталым, без радости. — Ты родила?
— Да, — Алина прижала телефон плечом, глядя на три крошечных пелёночных свёртка в прозрачных боксах. — Витя… у нас всё получилось. Они живы, здоровые…
— Сколько? — перебил он.
— Трое. Как и говорили.
На том конце повисла пауза.
— Ладно, — коротко бросил он. — Сегодня заеду.
Он появился под вечер, когда коридоры роддома наполнились запахом хлорки и детского крема. Вошёл уверенной походкой, в дорогой куртке, с пакетом фруктов в руках — как человек, который пришёл «отметиться».
— Ну, мать-героиня, — натянуто усмехнулся, ставя пакет на тумбочку. — Целый выводок.
Алина ждала других слов. Хоть каких. «Спасибо», «я рад», «какие они маленькие»… Но Виктор подошёл к окну, помолчал, потом медленно произнёс фразу, которая разломала её изнутри:
— Давай откажемся, хотя бы одного отдадим в детдом.
Сказал так буднично, словно обсуждал списание просроченных яблок со склада.
У Алины перехватило дыхание.
— Ч… что?
Он повернулся, раздражённо:
— Я считаю, это разумно. Ты вообще понимаешь, во что влезла?
— Во что влезла? — эхо грохнуло в голове. — Это… наши дети, Витя.
— Не начинай, — он махнул рукой. — У меня магазины, кредиты, налоги. Тройня — это не игрушка. Это расходы. Колоссальные. Ты знаешь, сколько стоит одна хорошая коляска? А три? А вещи, еда, врачи, садик, школа?..
Он ходил по палате, загибая пальцы, будто реально считал себестоимость каждого ребёнка.
— Мы не потянем, — подвёл итог. — Один — максимум два. Остальных…
— Остальных?! — у Алины задрожали руки. — Ты понимаешь, что говоришь? Это не мешки с картошкой, Виктор! Это… это они… — она всхлипнула, глядя в сторону боксов. — Они мои.
— Твои, — жёстко согласился он. — Вот и решай. Я тебе честно говорю: тянуть троих не буду.
— А если я не откажусь?
Он остановился. Взгляд стал тяжёлым, холодным.
— Тогда выкручивайся сама, — отчеканил он. — Я не подписывался кормить целый детдом.
Он развернулся и вышел, даже не подойдя к стеклу, за которым сопели три маленьких комочка.
Дверь хлопнула.
В палате стало так тихо, что было слышно, как капает вода в раковине.
Алина сидела, сжимая простыню, и поняла: прямо сейчас её жизнь снова делится на «до» и «после». Как когда-то — деревня и город. Только теперь между ними — не поезд, а три детских сердца.
— Я вас никому не отдам, — прошептала она, поднимаясь и подползая к стеклу. — Никому. Папа ошибся дверью. Мама — тут.
Этап 2. Давление, которое не сработало
На утро пришла заведующая отделением — строгая женщина в белом халате, с усталым взглядом человека, повидавшего всякое.
— Алина Сергеевна, — начала она, листая карты. — Поговорим серьёзно.
Алина напряглась.
— Ваш муж вчера заходил ко мне, — не поднимая глаз, сказала заведующая. — Спрашивал… варианты.
— Какие варианты? — голос у Алины сорвался.
— Он интересовался возможностью оформить отказ от ребёнка. Или детей, — поправилась врач. — Ссылается на финансовые сложности.
Алина почувствовала, как подкашиваются ноги.
— И что вы ему сказали?
Заведующая наконец подняла глаза:
— Сказала, что без согласия матери это невозможно. И посоветовала сначала поговорить с вами.
— Я уже поговорила, — горько усмехнулась Алина. — Вчера.
— Послушайте, — врач села на край кровати, чуть смягчившись. — Мы иногда сталкиваемся с ситуациями, когда люди реально не тянут. Ни морально, ни материально. Но решение всё равно за вами.
— Я не буду отказываться, — твёрдо сказала Алина. — Ни от одного.
— Тогда готовьтесь к трудностям. Тройня — это не шутка. Вам будет очень тяжело.
Алина кивнула:
— Будет. Но я хотя бы буду знать, что сделала всё правильно.
Заведующая кивнула с уважением:
— Ладно. Тогда давайте думать, что можно сделать с вашей стороны. Соцслужбы, возможно, помогут, пособия, оформление статуса многодетной… И… — она немного замялась, — поговорите с роднёй. Есть у вас кто-то?
Перед глазами сразу встал образ матери — маленький домик в деревне, её натруженные руки, запах печёной картошки.
«Мы с твоим отцом сами тебя поднимали, никого не просили» — любила повторять она.
Алина вдруг остро поняла, как отчаянно будет нуждаться не в деньгах даже — в чьём-то плече.
Вечером традиционно зазвонил телефон. Мама.
— Ну что, доченька? — голос был такой взволнованный, что Алине стало стыдно, что не сказала раньше. — Как ты там? Как малыши?
— Трое… — прошептала Алина. — Мама, у меня тройня.
На том конце было молчание — длинное, как вечность.
— Ну… значит, Бог дал, — наконец сказала мать. — Значит, поднимем.
— Поднимем. — Алина всхлипнула. — Мам, Виктор… он сказал…
Она не смогла выговорить «отдадим в детдом». Но мать словно сама догадалась.
— А он что, сам рожать лежал? — резко бросила она. — Это не он девять месяцев носил, это не его сейчас режут и зашивают! Не он глаза закрывал, когда ему пальчики маленькие в ладонь вкладывали.
Алина, сама не ожидая, заплакала. Настоящими, громкими слезами.
— Мам… я боюсь.
— Бояться будешь потом, — сухо отрезала мать. — Сейчас слушай. Я приеду. Как выпишут — заберём вас всех. Если он совсем дурной — будешь у нас, пока на ноги встанешь.
— А твой огород, хозяйство…
— Огород подождёт, — жёстко сказала мать. — А вот внуки — нет.
Этап 3. Выписка без цветов и встреча с другой жизнью
День выписки Алина представляла иначе.
Когда ждала одного ребёнка, думала: Виктор с букетом, шарики, фото у роддома…
В реальности всё было куда скромнее.
К роддому подкатила старая «Газель» — знакомый микроавтобус, который в деревне подрабатывал «такси на всех». За рулём — сосед по деревне, Миша. Рядом — мать, в своём лучшем платье, с аккуратно завязанным платком.
Виктора не было.
— Он… занят, — сухо сказала Лидия, когда Алина накануне всё-таки дозвонилась.
— Понятно, — только и ответила она.
Медсестра помогла вынести три крошечных свёртка.
Мама взяла одного, Миша — второго, третьего прижала к себе Алина.
— Кто это у нас такой? — шептала мать, заглядывая под чепчик. — Богатыри мои мелкие… и принцесса. Ну ничего, откормим.
У роддома никто не фотографировал их на фоне растяжек «Спасибо за сына!» или «Спасибо за дочь!».
Алине и не хотелось.
По дороге в деревню тройня мирно сопела, время от времени поскуливая.
— Дочка… — мать осторожно начала, когда машины уже замелькали реже, — ты сама как? Он сильно давил?
— Он сказал, что если я не откажусь, я сама выкручусь, — тихо ответила Алина. — Значит, выкручусь.
Мать хмыкнула:
— Ну, троих ты уже выкрутила, дальше справимся.
Дом встретил их запахом печки, старых занавесок и свежего хлеба.
Мать заранее подготовила комнату: поставила три маленькие кроватки — попросила по соседям, кое-что купила на авито.
— Это Зинаида свои отдала, у неё внуки выросли, — объясняла она, поправляя одеяла. — А это наша старенькая, твоя ещё. Будет служить дочке.
Алина смотрела на всё это и не верила: вместо «городской жизни с обеспеченным мужем», о которой так мечтала, она возвращалась туда, откуда уезжала — только уже не одна.
И всё же… здесь было легко дышать.
Этап 4. «Герой» возвращается за удобной версией
Через неделю появился Виктор. Не один, с братом — широкоплечим Серёгой, который помогал ему с поставками.
— Ну что, мамаша, как тут у вас? — Виктор зашёл в дом, не снимая обуви, бегло глянув на кроватки. — Вижу, живы все.
Алина стояла у плиты, качая одной ногой колыбель и помешивая кашу.
— Живы. — Она не обернулась.
Мать вышла из другой комнаты, вытирая руки о фартук:
— Проходи, Витя. Глянь хоть на детей, раз уж приехал.
Он подошёл к кроваткам, посмотрел поверх бортов.
На секунду в его взгляде мелькнуло что-то похожее на растерянность.
— Один в один ты, — пробормотал Серёга, указывая на старшего мальчика. — Ухо такое же оттопыренное.
— Хватит, — сухо сказал Виктор. — Мы ненадолго.
Он повернулся к Алине:
— Нам надо поговорить.
Они вышли на крыльцо. Свежий воздух обжёг кожу.
— Значит, так, — начал Виктор, привычно переходя в «деловой» тон. — Я посчитал. Троих я тянуть не буду.
— Я уже услышала, — перебила его Алина. — Можешь дальше не повторять.
— Ты не понимаешь, — он раздражённо дёрнул плечом. — Это не эмоции, это математика. Мне или бизнес резать, или себя в гроб.
— Тогда режь бизнес, — спокойно ответила она. — Я выбрала, что резать не стану.
Он зло усмехнулся:
— Удобно тебе рассуждать, когда у тебя перед глазами огород и мама с картошкой. А мне дальше думать надо.
— А мне что, думать не надо? — Алина впервые подняла на него глаза. — Я, по-твоему, этих детей для себя одной рожала?
Он чуть отшатнулся — не привык, что она смотрит прямо.
— Я читал, — продолжил он, будто не слыша её, — что можно оформить отказ одного родителя. Тогда государство будет помогать. Как мать-одиночка.
Алина моргнула:
— В смысле — «оформить отказ»?
— Ну… — он замялся, — я могу официально отказаться от отцовства. Тогда с меня и алименты снимать не будут. Ты сама сказала: справишься. У тебя тут мама, хозяйство, ещё и пособия будут.
Она только сейчас поняла масштаб:
он не просто боялся тройни — он хотел официально снять с себя ответственность.
— И ты пришёл, чтоб я согласилась на это?
Он пожал плечами:
— Это выгодный вариант для всех.
— Кроме детей, — тихо ответила Алина. — Им кем ты будешь? Дядей, который когда-то заезжал посмотреть, живы ли они?
Он помолчал.
— Слушай, — устало сказал он, — давай не будем драму разводить. Ничего личного.
Алина вдруг улыбнулась — устало, горько:
— Вить, а у меня как раз всё личное. Это моя жизнь, моё тело и мои дети.
Он нахмурился:
— Тогда потом не жалуйся.
— Я и не рассчитываю, что ты меня пожалеешь, — спокойно ответила она. — Но подписывать твой отказ я не буду. Если хочешь сбросить детей с себя — делай это сам. Перед судом, перед бумажками, перед собой.
Он посмотрел на неё долго, с непонятной смесью злости и… уважения?
— Ладно, — бросил. — Посмотрим, насколько тебя хватит.
Развернулся и ушёл, даже не зайдя попрощаться к матери. Серёга только виновато кивнул Алине и поторопился за братом.
Этап 5. Год, который сделал из Алины не жертву, а опору
Первые месяцы были похожи на войну без выходных.
Ночь — кормления по очереди, день — стирка, готовка, бесконечные подгузники и крошечные носки, разбросанные повсюду.
Мать помогала сколько могла: брала на руки одного, качала второго, пока Алина третий раз за ночь меняла пелёнки.
— Ничего, — подбадривала она. — Я и не такое тянула. Ты главное — не ломайся.
Соцслужбы действительно подключились: оформили статус многодетной, выплаты, детские смеси. Фельдшер местной амбулатории приходила чаще обычного:
— Тройня у нас в деревне — впервые, — улыбалась она. — Будите вы у нас легендами.
Сплетни были неизбежны.
— Видала, Акулина, у Ниныной Алины — трое сразу! — шептались по дворам. — А муж-то её, говорят, отказываться хотел.
— С таким мужиком и одной много, — вздыхала другая. — Зато мать у неё — кремень.
Алина в деревню почти не выходила — не до того. Но новости до неё всё равно доходили.
Иногда было больно, иногда — удивительно спокойно: пусть говорят, это их работа.
Прошёл год.
Дети росли — каждый со своим характером.
Старший, Егорка, был серьёзным, как маленький дед. Средний, Антон, — смеялся больше всех, даже когда падал. Младшая, Маша, — цеплялась за Алину так, будто чувствовала: мир уже однажды пытался их разлучить.
Виктор за это время не появлялся.
Иногда приводил в посёлке слух о нём: «взял ещё один павильон», «купил новую машину», «видели с какой-то женщиной». Алину это перестало задевать.
Однажды ей позвонила сотрудница ЗАГСа в райцентре:
— Алина Сергеевна, здравствуйте. Хотела уточнить: вы знаете, что ваш муж подал заявление об установлении факта, что он не является отцом ваших детей?
— Знаю, — устало ответила она.
— Дело в том, что без процедуры оспаривания и генетической экспертизы это невозможно, — добавила женщина. — Вам придёт повестка.
Повестка пришла.
Алина взяла её в руки, посмотрела и… порвала.
— Не пойдёшь? — удивилась мать.
— Нет, — твёрдо сказала Алина. — Хочет он смотреть детям в глаза, пока от них отказывается — пусть приедет сюда. А вместо экспертиз…
Она достала из шкафа три свидетельства о рождении. Там, в графе «отец», было написано: «Виктор Сергеевич …».
— Эту бумагу он сам подписывал, — сказала она. — Завтра вдруг передумает. А у детей спросили? Им когда-то будет восемнадцать. Пусть сами решат, нужен им такой отец или нет.
Мать молча кивнула.
Она видела: в дочери больше нет той деревенской наивной девочки, которая мечтала, что «мужчина — это опора».
Опора выросла у неё в животе и бегала теперь по полу тройными ножками.
Эпилог. Не отказались — и не пожалели
Прошло шесть лет.
Алина стояла у школьного крыльца, держа в руках букет полевых цветов. Первое сентября. На линейке трое первоклашек — её тройня: два высокая мальчишки и девочка с двумя смешными косичками.
— Мама, смотри, там мальчик новый! — шепнул Антон, тянув её за рукав. — Он один, без родителей.
Алина посмотрела туда, куда он показывал.
У забора стоял худенький мальчишка в чужой, явно великоватой куртке. Рядом — мужчина в дорогом пальто, который говорил с директором, не обращая внимания на сына.
Мальчик был удивительно похож на Виктора.
И сам мужчина…
Алина почувствовала, как что-то холодное скользнуло по спине.
Это был он.
Виктор заметил её почти сразу. Их взгляды встретились.
В его глазах мелькнуло что-то сложное — вина, растерянность, maybe сожаление.
Он сделал шаг в её сторону, но её дети уже тянули её к линейке:
— Мам, мы пойдём, а ты нас сфотографируешь!
Алина улыбнулась им:
— Конечно.
Она достала телефон, сфотографировала их — троих, плечом к плечу, с одинаковыми ранецами.
Потом ещё раз взглянула вдаль — туда, где Виктор стоял рядом с новым сыном, так и не подойдя ближе.
Он не сделал ни шага.
И она — тоже.
Не потому, что хотела наказать.
Просто они жили теперь в разных вселенных:
в его — всё ещё считали, сколько «стоит ребёнок»,
в её — просто любили.
Вечером, когда тройня галдела за столом, делясь впечатлениями о школе, Алина наливала чай и вдруг ясно почувствовала:
— Я не отказалась. Не от одного. И это было лучшее решение в моей жизни.
— Мам, — Маша вдруг прижалась к ней, — а ты нас всегда будешь любить? Даже если мы будем трое?
Алина засмеялась сквозь ком в горле:
— Я именно вас троих и люблю. По отдельности и всех вместе.
Ночью, укладывая их спать, она на мгновение задержалась у двери, глядя на три кровати, три вздоха, три судьбы.
«Давай откажемся, хотя бы одного отдадим в детдом» — когда-то эта фраза звучала как приговор.
Теперь она была лишь напоминанием о том, как легко чужой страх может попытаться переписать твою жизнь.
Но жизнь написала иначе.
Не по Виктору.
По Алине.
И каждый раз, когда утром трое маленьких людей обнимали её сразу с трёх сторон и по очереди кричали: «Мама, я тебя люблю!» —
она знала:
она сделала правильный выбор в тот день, в палате роддома,
когда смотрела через стекло на три крошечных комочка
и шептала:
— Я вас никому не отдам.
